– Да что вы, – сказал д’Артаньян и перевелразговор на менее опасную тему. – Кто был тот человек, которого выпривели? Какой-нибудь высокий сановник двора статхаудера?

– Шевалье, вы совершенно не разбираетесь внидерландских порядках… Двор, собственно, никаким влиянием не пользуется. Асамые бедные и менее всего влиятельные в Нидерландах люди – государственныечиновники… Это был известный зюдердамский делец, миллионер. У него есть воФранции обширные финансовые и торговые интересы, и однажды ему сумелиобъяснить, что он может все это сохранить только в том случае, если будетподдерживать особые отношения с монсеньёром Ришелье… А у вас, кстати, откудавзялось столько золота? Когда я вошла, вы как раз высыпали на стол целую груду…

– О, сущие пустяки, – сказал д’Артаньянбеззаботно. – Это мне дали англичане за то, что я, пока заговорщики будутубивать кардинала, благополучно прикончу в другом углу герцога Анжуйского ипринца Конде…

Анна засмеялась:

– Положительно, вы не теряете времени даром! Как же васугораздило, несчастный, в такое злодейство влипнуть?

– Честное слово, я не набивался, – сказалд’Артаньян столь же беззаботно. – Англичанин сам пришел и предложил.Должно быть, у меня крайне располагающая физиономия, выдающая недюжиннуюсерьезность, – человеку несерьезному не предложат с ходу убить за приличныеденьги наследного принца Франции и попутно еще одну особу королевской крови…Правда ведь?

– Эти Нидерланды меня форменным образомугнетают, – сказал д’Артаньян тоскливо. – Как они только тут живут?

– Интересно, что вам тут не нравится? – спросилаАнна.

– Эти чертовы равнины, – сказал д’Артаньян. –Одни равнины, вся страна – как доска. Некоторые, знаете ли, уверяют, что земляимеет форму шара… Их бы сюда послать, пусть поездят из конца в конец, самиубедятся, что земля плоская…

Анна прищурилась:

– А известно ли вам, что даже его святейшество в Римепризнает землю шарообразной?

– Честное слово?

– Честное слово.

– Черт знает что, – сказал д’Артаньянгрустно. – Вы уже второй человек, который клянется честным словом, чтоземля круглая. К тому же его святейшество… Поневоле приходится верить, но яникак не возьму в толк, как это может быть… И все равно – эти бескрайниеплоские поля нагоняют тоску. То ли дело у нас в Гаскони – горы, леса, иные дажес разбойниками… Единственное, на что годится эта нелепая страна, – здесьочень удобно воевать. Есть где развернуться коннице. Правда, и тут имеетсяпресловутая ложка дегтя – здешние варварские названия. Взять хотя бы деревушку,которую мы только что проехали. Ватерлоо. Ужасное название, в нем явственночувствуется что-то невыносимо плебейское и совершенно немелодичное. Не завидуютому бедняге-генералу, кому придется давать тут сражение. Быть победителем приВатерлоо – хорошенькая честь… Сразу пропадает добрая половина героизма. Всебитвы, про какие я знаю, случались возле мест с красивыми, звучными названиями– Канны, Сэ, Рокруа, Павия… Я уже не говорю про Ронсеваль, Гастингс, Каталаун иПуатье…

– А вам не приходило в голову, что до того, каксостоялись эти славные битвы, все местечки, которые вы перечислили, были стольже захолустными и совершенно неизвестными, как это ваше Ватерлоо?

– Совершенно об этом не задумывался, – призналсяд’Артаньян потрясенно. – Анна, я восхищен вашим умом…

– Вы опять? Ну-ка, повторите обещание. Чего вы недолжны делать, чтобы не рассердить меня?

– Отпускать комплименты, – насупившись,добросовестно повторил д’Артаньян. – Восхищаться вами или какими-либокачествами, вам присущими, а также признаваться в любви… Послушайте, запретитемне еще дышать! Это будет так же невыполнимо, как… Ну что мне прикажете с собойподелать?

– Почаще вспоминать, что мы едем с серьезнейшей итайной миссией. Ну какие тут могут быть ухаживания?

«Понятно, – подумал д’Артаньян тоскливо. – Чего ужтут непонятного? Знать бы только, кто он, счастливый соперник, уж я бы нашелвозможность пригласить его прогуляться за Люксембургским дворцом или в другомподобном месте…»

– Ну хорошо, – сказал он послушно. – Авопросы задавать мне не запрещено?

– Пожалуйста. Если только они не касаются моихсердечных дел или секретов кардинала.

– А если я спрошу, как вышло, что вы оказались накардинальской службе? Это тоже секрет?

– Нет. Это просто одна из тем, на которую я не склоннаговорить попусту… Ну вот, вы опять надулись! Можете вы относиться ко мне не какк женщине, а как к другу и спутнику в важной миссии?

– Не могу, – честно признался д’Артаньян. –Не получается, и все тут. Я так долго мечтал встретиться с вами вновь, ждалэтой встречи…

Анна послала ему из-под широких полей шляпы крайне лукавыйвзгляд:

– Надо сказать, вы очень энергично ждали…

– Ну вот, вы опять! Вам, похоже, просто нравится менядразнить…

– Я же все-таки женщина, – сказала она ангельскимголосом. – Что делать, если вы так забавно дуетесь…

– Ну конечно, – обиженно сказал д’Артаньян. –Одно дело – требовать с меня заведомо невыполнимых обещаний и совсем другое –самой…

– Смотрите! – озабоченно перебила она, вытягиваяруку.

Д’Артаньян посмотрел вперед, увидел приближавшегося вскачьПланше и привычно проверил, легко ли выходят из седельных кобур оба егопистолета. Впрочем, не походило пока, чтобы за верным слугой кто-нибудь гнался…

Для вящей предосторожности они применили нехитрый, нодейственный метод: один из слуг все время ехал в полусотне туазов[1]впереди, чтобы вовремя оповестить о засаде, а второй отставал на такое жерасстояние, оберегая от внезапного нападения сзади.

Гасконец огляделся. Вокруг, насколько хватало взгляда,простирались унылые равнины, впереди виднелась речка, в подступавших сумеркахставшая из синей свинцово-серой, там же, слева, вздымалась на фоне вечернегонеба островерхая громада ветряной мельницы, и ее крылья кружили безостановочно,словно бы с начала времен. Никаких признаков засады…

Действительно, когда Плашне подскакал совсем близко,д’Артаньян убедился, что лицо слуги, хотя и озабоченное, вовсе не похоже нафизиономию преследуемого врагами.

– Что случилось?

– Похоже, дальше нам не проехать, сударь… Моста нет.

– Здесь же, нам толково разъяснили, должен быть мост…

– Был-то он был, и совсем даже недавно… Извольте самиубедиться, сударь! С ним приключилась неприятность…

Подхлестнув коней, они вскоре достигли крутого берега реки,не особенно и широкой, но, как сразу определил д’Артаньян, глубокой, с быстрымтечением и омутами.